«Да у нас тут Клондайк!» С.М.НИКИТЕНКО,член Правления Кузбасского союза работодателей
Сейчас ежегодный прирост валового продукта в мире до 85% обеспечивается за счет реализации продукции наукоемких отраслей», — подчеркнул в беседе с корреспондентом журнала «Деловой Кузбасс» генеральный директор ИНПЦ «ИННОТЕХ» Сергей Никитенко. Поэтому, по его мнению, стремление развивать в Кемеровской области экономику знаний не следование моде, а жизненная необходимость. — Сергей Михайлович, в выступлениях отечественных государственных деятелей все чаще звучат призывы к построению инновационной экономики в стране, в отдельно взятых регионах. Как человек, который достаточно долго занимается темой инноваций, объясните: что на практике означает для такого монокультурного, преимущественно сырьевого региона, как Кемеровская область инновационный путь развития экономики?— По определению: инновационный путь подразумевает развитие экономики на основе знаний. Применительно к таким территориям, как Кузбасс речь должна идти о более полной, всесторонней реализации интеллектуального потенциала работающих здесь людей наряду с использованием сырьевых ресурсов. Мы не можем завтра прекратить добывать уголь, плавить металл, и всем перейти в сферу био- и нанотехнологий. Экономика региона пока не может существовать без угля, без металла. Поэтому основные для Кемеровской области отрасли — угольная и металлургическая — никуда не исчезнут, но могут претерпеть ряд изменений под влиянием интеллектуальных ресурсов. Ресурсов, которые должны занять свое серьезное место как отдельный сектор экономики.— И как это может выглядеть?— На мой взгляд, в Кемеровской области возможны как минимум два варианта.Первый — развитие инноваций внутри существующих базовых отраслей. Топливно-энергетический комплекс, например, обеспечивает нас теплом, электроэнергией — все правильно. Но энергетика дает много отходов, в том числе золошлаковых отходов. А по химическому составу это — уникальное сырье: там более 30% алюмосиликатов, основного сырья для алюминиевой промышленности. «РУСАЛ» на свои предприятия возит бокситы чуть ли не со всего мира, а они вот под боком лежат в отвалах. В золошлаковых отходах до 40% — в зависимости от углей — окислов железа, то есть, практически готового железорудного концентрата. Значит, нам не надо добывать на рудниках железную руду, можно получать металл из этих отходов. В тех же отвалах мы находим хорошее сырье для цементной промышленности. То есть в отходах угольных ТЭС — целый Клондайк. Но туда надо мозги приложить, надо технологии придумать, надо оборудование создать для переработки. В Кемеровской области такой отрасли нет, таких заводов нет, а они могли бы не только серьезный продукт выпускать для наших же, кузбасских, отраслей промышленности, но и окружающую среду «почистить».Еще пример — переработка отходов коксохимического производства. Для специалистов это — не отходы, а химические вещества. Уже сегодня мы обладаем технологиями, которые позволяют из каменноугольных смол синтезировать лекарственные средства. Те лекарства, что сегодня в Россию завозятся из-за границы. Необходимо грамотно, с умом применить знания. Лежали промышленные отходы десятилетиями, пришли люди, которые обладают знаниями, — технологию создали, в пробирках проверили, опытную установку сделали — дали нужный продукт.Я уже не говорю об углехимии, о производстве неких продуктов непосредственно из угля. Во многих странах мира уже давно что-то делают из угля. В ЮАР, в Китае, в Индии, в Австралии, в Японии получают всевозможные углеводороды, ездят на синтетическом топливе. Те же японцы годами, десятилетиям закупают в Кузбассе уголь. Почему? Потому что уголь здесь самый высококачественный в мире по химическому составу. Мы как угли оцениваем? По его теплотворной способности, по калорийности, по зольности. Мы про его химический состав не думаем! А там — Клондайк. И японцы возят к себе наш уголь не для того, чтобы печки на дачах топить, а для переработки, из него «вытаскивают» все, что можно — и нам же потом готовый продукт продают. Есть у нас углепереработка? Нет. Знания нужны здесь большие? Да. Если применить знания, а они у нас имеются, то тогда угольную отрасль мы переводим на другой уровень, на высококонкурентный уровень: не просто экскаватором уголь загрузил в полувагон и отвез, а создал прибавочную стоимость. Надо создавать прибавочную стоимость, оставлять здесь деньги, и продавать на рынке по хорошей цене результат труда уже не в качестве сырья, а в качестве готового продукта. При таком раскладе мы можем даже 300 миллионов тонн угля в год добывать и получать доход от всевозможных продуктов его переработки. Надо думать... Если мы всерьез говорим о глубокой переработке угля, то должны понимать, что эти высокие технологии вовсе, может быть, и не в угольной промышленности, а они сами порождают совершенно новую отрасль в Кузбассе, требующую и квалифицированных специалистов, и уникальное оборудование.Второе направление развития инновационной экономики — технологии, не связанные с кладовыми природы. Это как раз и есть высокие технологии — нанотехнологии, биотехнологии, IT-технологии, химия новых материалов и т.д. Их все равно, где развивать: в Кузбассе, на Урале или в Китае — они не привязаны к природным ресурсам. Самый показательный пример — информационный продукт. Диск, в который он запакован, стоит как носитель копейки, а написанная, заложенная в него программа может оцениваться в тысячи, в десятки и сотни тысяч долларов США.Если задаться вопросом: зачем надо развивать данный сектор — ответ окажется на поверхности. Ежегодный прирост валового продукта в мире обеспечивается как раз за счет реализации продукции наукоемких отраслей, а не за счет увеличения добычи угля или производства стали. Практика показывает: сейчас гораздо больше примеров, когда люди на био-, нано-, информационных технологиях чаще сколачивают значительные капиталы, чем те, кто что-то добывает и перерабатывает. Как показатель: Билл Гейтс, который заработал свое состояние на интеллекте, в рейтинге самых богатых людей стоит выше, чем уважаемый Роман Абрамович, заработавший состояние на недрах. Конечно, чтобы обеспечить добычу полезных ископаемых, тоже надо быть высококвалифицированными специалистами. Однако смещения здесь налицо.В подобной ситуации добывающим регионам, таким как Кузбасс, очень важно стремиться развивать интеллектуальную составляющую. Иначе база есть, потенциал серьезный есть, но он не двигается, потому что «для счастья» угля вроде пока хватает… Но развивается альтернативная энергетика: все активнее люди начинают использовать то, что дует и плещет — пройдет еще немного времени, и уголь в качестве топлива просто будет не нужен. Например, Дания уже 100% энергии получает от ветра и от приливов. Бельгия объявила о переходе в ближайшие годы на 100% на альтернативные источники энергии, хотя на территории страны есть уголь. Потому нам очень важно, стратегически важно для выживаемости влиться в рынок, перевести свой взор на наш интеллектуальный и инновационный потенциал и преобразовать их в высококонкурентную продукцию.Давайте опять обратимся к наглядному примеру — Объединенные Арабские Эмираты. Они добывали нефть, сверхприбыль вкладывали в высокотехнологичные конкурентные производства. И теперь они получают от своих высокотехнологических производств больше доходов, чем от нефти. Вот так надо в идеале, я считаю, переходить от сырьевой направленности экономики к высокотехнологичной.— Получая определенный доход от сырьевых ресурсов, вкладывать его в интеллектуальные, и на этом зарабатывать больше?— Это классика экономики. Это — и Кондратьев, и Глазьев, и другие экономисты уже давно обосновали. Еще Карл Маркс говорил об этом в «Капитале».Есть понятие «природная рента»: эксплуатируешь природу — заплати ей. Заработал на природе, вложи в интеллект — вместо угля придумай какой-то способ эксплуатации энергии Солнца. Всевышний дал возможность нам, как говорил Высоцкий, «рыть чрево матушки Земли», но ведь не бесконечно же!— Возвратимся к определению инновационной экономики. Существуют ли некие количественные показатели, например, доля инновационной продукции в общем объеме промышленного производства, чтобы региональная экономика могла называться инновационной?— Никаких точных цифр нет. Можно только достаточно условно рассуждать. Есть, допустим, понятие «наукоемкая продукция». А давайте зададим вопрос: что значит «наукоемкая»? Мясорубка и Ваш диктофон. Что можно назвать более наукоемким? Уникальный сплав, из которого сделана мясорубка? Или «начинку» диктофона? Можно долго спорить. Все условно. Традиционно, если в составе себестоимости созданной продукции большая величина затрат связана с наукой, то эту продукцию обозначают как наукоемкую. А что есть большая величина затрат? Нигде не написано. Вообще основой наукоемких отраслей является отрасль, которая, эксплуатируя знания, получает новые продукты, не связанные с сырьевыми ресурсами. Допустим, в программном продукте условно 90% интеллекта — ту все ясно. А с мясорубкой как быть? А если еще мясорубка электрическая да с автоматикой?Сегодня ввели такое понятие — «территории инновационного развития». Это наиболее подходящий, даже с точки зрения экономики, термин, потому что может быть подтвержден цифрами. В составе валового регионального продукта, допустим, был 1% наукоемкой продукции. А через год, 2%, потом — 3%, 5%, 6%, 7%, 8% и так далее. То есть присутствует динамика постоянного роста. Число предприятий растет. Количество новых высокооплачиваемых рабочих мест растет. Значит, территория встала на путь инновационного развития. В мире высокоразвитой страной с инновационной экономикой считается государство, достигшее доли в 25-30% наукоемкой продукции в общем объеме валового национального продукта.— Эксперты посчитали, что к таким показателям среди регионов Сибири ближе всех подошла Томская область.— Совершенно верно, и это очередной раз подтвердил в своем докладе на V Байкальском экономическом форуме заместитель губернатора Томской области Владислав Зинченко.— Итак, определились — Кузбассу инновационная экономика нужна. Не случайно областные власти в последнее время, судя по официальным заявлениям, демонстрируют завидный напор в стремлении поставить экономику региона на инновационные рельсы развития. А готова ли Кемеровская область к движению по инновационному пути?— Власти — и областные, и федеральные — призывают правильно. Ведь мы говорим о том, что весь мир движется в направлении развития наукоемких отраслей. Волна идет абсолютно правильная. Другое дело, насколько она управляема и «глубока». Однажды, отдыхая на морском побережье, я решил провести эксперимент. При большом волнении на море выдохнул воздух, лег на спину на дно и посмотрел наверх. На верху гуляли волны, плеск, шум, гам, а на дне — тихо, мирно. На верху бушует все, а на дне тихо. Очень важно, чтобы не было забыто главное: «интеллектуальные родники» требуют обустройства и внимания, и тогда они способны будут преобразоваться в высокотехнологичный продукт.Посмотрите на наши предприятия, на наши деревни. С начала перестройки российской экономики, с середины 1980-х годов, уже больше 20 лет волна идет, шум идет перестроечный, а в деревнях и на предприятиях прогресса-то большого нет. То есть на дне все тихо. А важно, чтобы эта волна была не поверхностная: прошел информационный шум — и все. Надо вглубь шуметь, но с умом. Надо поднять всех заинтересованных. И чтобы инновационный процесс был управляемым — нужен опыт, нужны знающие люди — инновационные менеджеры.С другой стороны, мы говорим о повышении инновационной активности. Но ведь активность должна, в первую очередь, возникнуть в умах. Будучи президентом России Владимир Путин обозначил важнейшую задачу: формирование у населения страны мотивации инновационного мышления! О чем это говорит? Это говорит о том, что мы еще не то что не встали на инновационный путь, мы еще даже не научились мыслить по-новому. Вот с этой точки зрения, кто может сказать: кому сейчас в Кузбассе нужна глубокая переработка угля? Конкретно кому? Кто без этого жить не может? Кто этим болеет?Не уверен, что представителям угольной отрасли: ведь им есть, что добывать, обогащать и продавать. Ученые, по сути дела, свое слово уже сказали: придумали технологии, провели опыты, запатентовали. Органам власти нужно? Да. Органам власти это нужно, потому что можно сформировать доходную часть бюджета в регионе из стабильных дополнительных источников, за счет налогов от деятельности инновационных предприятий. Нормально, когда власти ориентируются на будущие возможные доходы от каких-то отраслей, за счет чего мы благоустраиваем себя, горячая вода в квартирах есть, трамваи ходят, вузы работают и т.д. Но для того, чтобы что-то взять, надо сначала что-то вложить. Это означает: нужно создать условия для того, чтобы инновационный процесс пошел, поддержать перспективные, стратегически важные для региона проекты. Есть ли интерес бизнеса? Безусловно. Бизнес страшно заинтересован во всех научных новшествах. Предприниматели уже поняли: это приносит колоссальные доходы, поддерживает конкурентоспособность продукции.Поэтому на ту же углехимию нужно всем навалиться — и органам власти, и владельцам предприятий в расчете на будущие доходы, и ученым, которые понимают, что за счет финансирования они смогут дать новые конкурентные технологии и получать дополнительные доходы от продажи продуктов своей интеллектуальной деятельности. Каждая из участвующих сторон должна понимать, что ей это интересно, и она получит от этого не только удовлетворение, а доход, эффект, продукт и пр. Тогда процесс пойдет, тогда активность возникнет. А пока инновационное предприятие как молекула, зажатая со всех сторон. На данный момент ни на уровне регионов, ни на уровне страны в целом еще не созданы работоспособные эффективные механизмы передачи идеи, технологии в бизнес-процесс. Ученые должны работать вместе с бизнесом, их продукт должен быть нужен бизнесу. Только от взаимной заинтересованности науки, власти и бизнеса активизируется инновационный процесс. Бизнес заинтересован в том, что ученый создает для него будущую перспективную продукцию, на которой можно зарабатывать. Ученый видит: плоды его мысли, труда нужны, и на этом он сможет получать деньги, участвовать в бизнес-процессе в качестве научной составляющей. И чем больше данная составляющая, тем значимее роль ученого. Если вот это все происходит, тогда мы можем говорить о готовности региона, страны к развитию инновационной экономики.— Фактически основным показателем готовности региона к инновационному развитию экономики становится качественная инфраструктура, созданная по желанию «снизу», по запросу самих инноваторов?— Да. Пока инновационная инфраструктура в Кузбассе проходит стадию формирования и еще сама требует всесторонней поддержки. Она также слабо развита и в России в целом.Вот я сейчас читаю авторефераты докторских диссертаций по экономике. Авторы рисуют такие схемы: первый квадратик — государство — главный руководитель инновационного процесса в стране. То есть президент страны должен считаться начальником самого большого в России технопарка? Бред. У государства есть свои управленческие функции. То есть в теории и в предположениях можно «улететь» далеко. А если конкретно? Где источники инноваций у нас в Кузбассе, в частности? В тех учреждениях, где трудятся ученые. В высших учебных заведениях, в первую очередь. Кстати, наши образовательные учреждения получают более 50% из всех патентов, получаемых в Кемеровской области. Далее — предприятия, отраслевые НИИ. Вот это источники. Значит, первый элемент инфраструктуры должен быть здесь. Но вуз — это образовательное учреждение, перед ним не стоят задачи экономически обосновывать свои научные разработки, проводить маркетинговый поиск по рынку и т. п. Это дело другого звена структуры — отделов коммерциализации технологий. Их задача как раз функциональная — оценивать вузовские разработки, сопоставлять с запросами рынка, искать покупателей, формировать предприятия, зарабатывать деньги, по крайней мере, на продаже лицензий. От этих доходов ученые потом получают денежное вознаграждение, и достаточно приемлемое. Необходима сеть отраслевых инкубаторов, «привязанных» к источникам инноваций. После инкубатора, когда создан какой-то опытный образец, следует стадия и очередь технопарка. Там отрабатываются образцы продукции, происходит формирование коллектива, который способен управлять выводом продукции на рынок. И потом уже происходит включение в реальный бизнес-процесс. Ведь инновационный процесс, это как любой технологический процесс, требующий четкого алгоритма действий. Ну, давайте, например, из процесса приготовления борща уберем процесс подготовки овощей. Что мы получим на выходе?— Сергей Михайлович, в последнее время, в том числе в России, можно услышать мнения, что успешные прежде модели традиционных технопарков начинают разрушаться. И в качестве мостика «между наукой и бизнесом» предлагают формировать «системы научного интегратора», «технохабы». Как Вы можете прокомментировать такой подход?— Вам есть разница — жить в доме квадратном, круглом или шестигранном? Главное, чтобы жить было удобно, комфортно, тепло. Вам нужен «парад форм»? Под форму содержание подгонять всегда труднее. Легче в форму облечь содержание, если оно, конечно, есть. Предлагаю не оригинальничать, а вспомнить классика Крылова: «а вы, друзья, как не садитесь…». Придумать можно все, что угодно. Один японский изобретатель демонстрировал на выставке велосипед с квадратными колесами, который «не хромал» на ходу. Его спросили: «Зачем квадратные?». Ответа не было…— То есть споры о формах?— Да, а я всегда пытаюсь смотреть на содержание. Технопарки — очень важная инфраструктурная единица в инновационном процессе, но эта единица абсолютно затратная. В мире ни один технопарк не окупился как экономическая структура. И никто не ставит целью, что он должен быть окупаемым. Мы же не говорим, что муниципалитет, или вуз, или пожарная часть должны быть окупаемыми. Технопарк — это не бизнес-структура. Эта структура тоже не окупается, но она дает такие ростки, которые потом принесут большую прибыль. Всем. В технопарке выращиваются две вещи: команда, способная управлять проектом, и сам продукт либо услуга. Когда бизнес видит, что есть команда, способная управлять проектом, и понятный продукт, тогда у него возникает желание купить это.Производство кирпича — тоже нерентабельный, практически, процесс. Но если из кирпича построить коттедж и продать, тогда его стоимость резко возрастает, и он, в составе высоколиквидного продукта, начинает окупаться. В составе производственного процесса нерентабельные производства могут быть. Но их должно быть ровно столько, сколько нужно, чтобы дать рост конечному продукту, тогда есть смысл их поддерживать, субсидировать, датировать и пр. Так и технопарк — это структура, которая позволяет отсеивать проекты, выращивать (не отбирать с нуля!) наиболее перспективные для региональной экономики проекты. На входе в технопарк могут стоять 100 проектов (именно проектов, а не научных мыслей или идей), на выходе может быть 5-10.Бизнес никогда не будет вкладывать деньги в чистую науку, потому и создаются технопарки, которые своей деятельностью снимают многие риски для бизнеса. Вырастить до рыночного уровня продаваемый продукт — не дело бизнеса. И не дело ученых. Если вы одной рукой ведете автомобиль, а другой обнимаете девушку, — значит, и то, и другое вы делаете плохо. Так мир устроен.— Весной этого года в интервью нашему журналу вы говорили: «Для того чтобы появился венчурный фонд, необходимо наличие большого количества малых инновационных предприятий… Исходя из количества работающего населения нашей области, в Кузбассе должно быть не менее тысячи таких предприятий. Мы же их и ста не наберем. Какой венчурный фонд может быть создан там, где нет поля для его деятельности?»Однако недавно власти региона объявили о создании венчурного фонда. К концу года он уже должен начать работу…— Преклоняюсь перед профессионалами-журналистами, умеющих ставить вопросы! Могу заметить, что с тех пор прошло уже полгода — что-то изменилось. Конечно, малых инновационных предприятий, практически, не прибавилось. И венчурный фонд, как финансовый инструмент, для инновационного процесса необходим. Но также необходимо помнить, что венчурные инвестиции приходят только туда, где коллективы сформировались в малые инновационные предприятия, сумели привлечь денежные средства, сумели изготовить опытные партии продукции, сумели продать их на рынке. Причем продукция, по мнению венчурного капиталиста, считается востребованной и перспективной. И вот только в этом случае деньги будут вкладываться без залогов, без процентов — в надежде на высокую прибыль. Это те «ястребы», которые первые обращают внимание на предприятия, которые вышли из завершающей стадии НИОКР. Но «ястребы» тоже не на каждого кинутся. Венчурные инвестиции — высокорискованные. Но капитал-то таких инвесторов не рисковый, капитал обычный. Просто люди, которые инвестируют в подобные предприятия, в десять раз больше, чем банки, анализируют объект вложений. Они не смотрят, какие имеются залоги, они бизнес-процесс анализируют и берут на себя великую ответственность и риск (!) в том плане, что могут прогореть, если неправильно посчитают возможный рынок сбыта.Венчурные капиталисты очень жестко подходят к отбору проектов. Заметьте, под проектами мы здесь имеем в виду не патенты, не бизнес-планы, а уже работающие малые инновационные предприятия. Задаем вопрос: сколько малых инновационных предприятий в Кузбассе? И только буквально единицы готовы принять венчурные инвестиции.Параллельно с созданием венчурного фонда, нужно с опережением создавать условия для того, чтобы выросли предприятия, чтобы венчурному фонду было чем заниматься в Кузбассе. Как у классика: «…а можно стулья сейчас? Можно, но деньги вперед!». Кроме того, по российскому законодательству венчурные фонды достаточно серьезно отличаются от своих зарубежных аналогов, более походя на обычные инвестиционные структуры. Источники формирования средств фондов иные, условия выдачи средств управляющими компаниями из этого фонда тоже имеют свои оговорки и ограничения.— И когда в таком случае в Кемеровской области начнется действительно активный процесс развития инновационной экономики?— Этот вопрос уже из серии «пророческих», а давать прогнозы — это дело профессионалов. Не берусь, но можем порассуждать. Нельзя построить отдельное государство в государстве (не помню, кто сказал) — мы зависим от общегосударственной стратегии. Полноценная инфраструктура может быть создана достаточно быстро, финансовые инструменты тоже — год-два. Остается главное — человеческий фактор. «Бороду-то я сбрею, а вот с мозгами-то что делать?» — это из классического анекдота. Инновационное мышление — вот то, что нельзя искусственно привить за год или два. Группа ученых и специалистов Кузбасса уже вышла на прямой диалог с администрацией региона по вопросу формирования программы инновационного развития до 2025 года на основе системного управления интеллектуальными ресурсами. Такой подход пионерный для региональной экономики. Уже отработан первый этап — аналитический, ведется работа по второму этапу — разработка механизмов по всему инновационному циклу. Надеемся, что, в итоге, будет выработана единая точка зрения на то, каким путем Кузбассу идти в сфере инноваций. Инновационная экономика — это непрерывное движение от идеи — к конечному продукту, который продается на рынке. Идеи — деньги — продукт — деньги — идеи —… Но в этот круговорот надо грамотно войти и не потеряться.